Главная / ГОРА СЕСТРА

ГОРА СЕСТРА

«На холм, увенчанный дубками
И весь окутанный плющем,
Взобрался я. В немом восторге
Гляжу я с жадностью кругом»

Павел Гомзяков

Эти строки, написанные столетие назад приморским поэтом Павлом Гомзяковым, незримо витают в воздухе, когда начинаешь подниматься по скалистой тропе на одну из самых необычных вершин Сучанской долины. В разные времена её называли по-своему – пик Клыкова, Да-Най-Шань, Сестра. И всегда она была притягательна своим величавым профилем, строгим совершенством форм, необъяснимой мощью, которую угадывает каждый, только взглянув на её очертания.
Как и любое талантливое творение, эта вершина многолика и неожиданна. С набережной Находки она воспринимается в роли визитной карточки города, приветствуя сотни судов и кораблей, входящих в залив по курсу „чистый норд” – прямо на север. Чем дальше выезжаешь из города, тем грандиознее растягивается её классический треугольник “золотого сечения”. Стоит пересечь Сучан по громыхающим пролетам моста за Екатериновкой – и оба пика сливаются в один с поразительной точность обводов. Посмотришь со склонов горы Брат – маленький холм Племянник у подножья похож на её родное несмышлёное дитя, так уж одинаковы их грациозные линии.
Зимой, убеленная снежной сединой; летом – вся в бархатной зелени; перед непогодой покрывает голову косыночкой облаков; весной туманы, как фата невесты, спадают по её плечам. То озарена пурпуром заката, то холодит своим мрачным ущельем северного склона; каждый день непредсказуемая, всегда загадочная, всегда несокрушимая.
С каждым шагом подъема открываются всё новые и новые живописные картины, о которых и не подозревал внизу. Горизонт удаляется, широкая морская гладь расстилается перед восхищенным взором. Появляются бухточки, скалистые утёсы, мысы, причудливо врезанные в бескрайнее море. Внизу остаются маленькие домики бухты Ченьювай /Лашкевича/, крохотные автомобили, еле заметные фигурки людей на берегу.
По этой торной тропе поднималась не одна тысяча человек. Были массовые восхождения семидесятых-туристических; знаменитые путешественники не обходили вниманием это чудо природы; со священным трепетом появлялись на её склонах жрецы „Золотой империи”.
Сегодня я иду один, внутренне ожидая какого-то открытия, сегодня мне не нужен даже самый близкий друг. Хочу побыть с Творением наедине.
Всё круче тропа, все ниже склоняются приземистые дубы и липы, обдуваемые со всех сторон „розой ветров”. Редкие кедры на неприступных северных склонах – и здесь же, рядом -чабрец, любитель тёплых и сухих скал. Вижу стройный, вытянутый Лисий остров вдалеке; как на ладони расстилается весь город с многочисленными строениями и причалами, песчаный пляж огромным золотым серпом тянется в сторону холмов. Изящный мыс Астафьева, как драгоценной брошью, украшен маяком изумрудного огня. Начинает вырисовываться бухта Врангеля, широким языком вдаваясь в берега. От названий этих мест на морских картах веет романтикой – послушайте: мыс Неприступный, холм Скольдочка, банка Крейсер. Сколько имён славных людей осталось в памяти -моряков, государевых тружеников, первооткрывателей: скала Бахирева, мысы Шефнера и Лидерса, Шведова. Останется ли после нас что-нибудь полезное в памяти потомков?
Где-то в дымке только угадывается мыс Поворотный -желанный ориентир всех моряков и рыбаков. Открылся Поворотный – значит ты уже дома, родные берега быстро излечат тоску дальних странствий. Огромная скала-Парус кажется сверху детским бумажным корабликом среди безбрежного синего моря. На рейде разбросаны десятки судов, как по команде развернутых в одну сторону. Но этот беспорядок кажущийся – здесь прямые дороги-фарватеры, строгие правила плавания.
Солнце, уже высоко поднявшись на юге, отражается мириадами безжалостно-ослепительных вспышек бело-голубого света. Говорят, что на Солнце, как и на Смерть, нельзя смотреть в упор… На самом горизонте скромно выглядывает „Замок пиратов,, – а ведь это 35-ти метровый каменный палец в бухте Тазгоу /Спокойная/.
Пора присесть и отдышаться. Тропа закончилась, под ногами бесформенные осколки камней с выветренными причудливыми бороздами и сквозными отверстиями. Постепенно ход мыслей замедляется, эти наши неугомонные «скакуны» переходят на ровный шаг. Среди повседневной суеты, проблем, откуда-то постоянно возникающих, среди вечного соперничества – не слышишь другие, более тонкие флюиды-излучения, не получается спокойно оценить происходящее, а порой отмахиваешься от робкого голоса совести своей. Это она, душа наша многострадальная, тихонько тревожит нас своими вечными вопросами, не даёт сытого покоя, и если отмахнёшься от них, как от назойливой мухи – на время свернется, покоробится от грубости и как добрая, всё прощающая мать будет ждать от своего чада прозрения, взросления и понимания жизни.
Удобно устроившись за широкой глыбой известняка, на ласковом солнцепёке, перевожу дыхание, блаженно подставляю лицо лучам теплого ещё осеннего солнца. Покой и приятная тяжесть разливаются по всему телу, просто физически чувствуешь, как живительная энергия Светила проникает во все поры и наполняет тебя той Благодатью Божией, о которой так много знали прежде и всё реже вспоминают нынче. Изливается она на всех на нас без исключения /это сейчас и ученые мужи признают/ мощным и проникновенным потоком из глубин и высот Космоса. Одни называют её по-восточному – Ци, другие более рационально-Космическая Энергия. Религия видит в ней Любовь Творца ко всему живому. Не буду спорить. Главное для меня – то, что я её ощущаю всем сердцем, впитываю этот поток добра и блага, вспоминаю такое редкое в наше время чувство – Умиротворение.
Присматриваюсь к рисункам трещин на морщинистой глыбе. С одной стороны она подёрнута пятнами ржавых лишайников-печёночников, а с другой, южной, вижу как нагретый воздух дрожит, стекая вверх по кромке камня. Вот эта выбоина, несомненно, похожа на отпечаток раковины -неужели дно океана когда-то было здесь, на высоте более трехсот метров? Удивительно …
Как приятны для глаза эти неброские, спокойные тона -чистый светло-серый; буро-коричневый, подчёркнутый кокетливой бахромой лепестков лишайника; приглушённая зелень травы, потерявшей сочную яркость лета; всё настойчивее пробиваются все оттенки жёлтого – впереди глубокая осень.
Вершина уже рядом. Два степенных красавца – орлан-белохвост и его подруга медленно кружат на уровне недосягаемости, за весь полёт едва взмахнув крылом. Появился третий. Спутница продолжает невозмутимо парить в вышине, а у соперников происходит „мужской разговор”. После нескольких виражей и агрессивных маневров пришелец удаляется прочь.
Отдохнув, продолжаю подъём. Последние метры почти бегу и вот оно – исполнение мечты! Стою на небольшой площадке, покрытой нежно-розовыми осенними цветами. Это очиток с кожистыми сочными листьями. Старая высокая тренога, собранная на болтах – топографический знак – от самой Балтики тянули-мерили уровень нал морем трудяги-геодизисты. Неказистая конструкция увешана выгоревшими на свету лоскутьями ткани “на счастье”. /Меня всегда удивляет и удручает такая „массовость” в нашем сознании. Мы искренне верим, что некие высшие силы выполнят нашу прихоть, стоит только привязать какую попало тряпицу или хуже того -несвежий носовой платок. На всех перевалах встречаются теперь такие свидетельства нашей неразборчивости.
Поистине – добьёмся обратного. Ведь когда-то путник заранее готовил красивую шёлковую ленточку с написанным заветным желанием. Поднимаясь на приметные вершины, с благоговением отдавал дань уважения своему покровителю, укрепляя подарок на красивом сухом дереве. Мы же не брезгуем пыльными придорожными кустами полыни.
С вершины открывается настолько вдохновенная картина, что охватывает тот самый „немой восторг” поэта. Вспомните, в далёком детстве мы переживали это возвышенное состояние, эту внутреннюю светлую дрожь, поднявшись на колесе обозрения в парке. Здесь был и страх высоты, и любопытство, и неизведанные доселе чувства, и открытие нового… Поверьте, раскинувшаяся перед взором панорама стоит таких восторженных слов.
Здесь, вдалеке от „социума”, на высоте полёта птиц, наши земные проблемы предстают такими мелкими, а сомнения и тревоги теряют свою важность и остроту. Уходит, растворяется в чистой голубизне неба печаль; уныние, этот смертный грех и наш бич слабеет и исчезает, начинаешь верить в торжество жизни и радости. Хорошо думается – спокойно и глубоко.
„Есть только два истинных наслаждения у человека – возможность мыслить и – экстаз красоты” – так сказал мудрец. Экстаз красоты – такое мощное сочетание слышишь не часто, но именно так, и только так можно выразить словами своё впечатление от увиденного вдали. Даль, дол, долина… Слова разные – образ один. Широта, свобода, полёт. Долину Сучана не зря называют жемчужиной Приморья. Замечали это ещё Пржевальский и Арсеньев и точно знали древние обитатели здешних мест, недаром легенды и реальные находки так многочисленны, хотя до конца не изучены и не поняты. Оставаясь один на один с беспощадной и прекрасной природой, древний человек проникался красотой естества; его поэтическому восприятию мира мы, нынешние, можем только поучиться. Чего стоят одни названия, до сих пор не стёртые безжалостным Временем. Да-Най-Шань /наша Сестра/ в переводе означает „Большая гора, похожая на женскую грудь”. Шайга /река Икрянка у села Ястребовки/ -„Плачущая девушка с распущенными волосами”. Обмелевший в наши дни Сучан – „Полная чаша” /есть и другие, не менее интересные версии/. Где на современных картах вы найдёте подобную музыку слова? Всё больше -„грязные, скотские” /да-да, есть и такая в Приморье/ речки-поперечки, их с большой буквы и написать стыдно. Эти отталкивающие названия вносят свой вклад в разрушение нашего национального самосознания. Почему же нашим прадедам-переселенцам хватало ума называть свой новый дом ласково – Многоудобное, Отрадное, Благодатное, Раздольное, Заветное.
Смотрю на седой Сучан – теперь с самой вершины, его долина видна вширь на несколько вёрст. Река причудливо петляет среди бескрайних полей, покосов с нежно-зелёной отавой. Хорошо видны древние русла-протоки; местами лишь угадываются старицы, затянутые осокой и камышом. Гулял по всей долине полноводный некогда поток, тысячелетиями пытаясь подмыть мощный пик – гору Брат.
Сёла удачно вписываются в распадки и урочища хребта Тачин-Гуан /Партизанский хребет/. „К подножью каменной громады уютно лепится село….. – так тепло вспоминал Гомзяков о своей случайной поездке в Екатериновку. Вот уж действительно, что ни горный кряж, что ни вершина – то чудо природы. Екатериновский массив — так теперь называют эти каменные скульптуры. Гора Верблюд, Золотая сопка, скала Пржевальского, Голова Льва, множество пещер – каждый из этих интересных объектов ждёт своего рассказчика, хотя и написано о них немало. Каменная чаша массива чем-то похожа на разрушенный кратер, представляется кипящая лава, чёрный дым извержения, летящие каменные бомбы… Геологи могут усмехнутся, послушав эти фантазии, скажут -это известняк, карстовые породы. И вернут мечтателя на землю. А ведь Приморье – край потухших вулканов.
Даль начинает растворяться в розово-фиолетовом мареве недосягаемых гор, слабо видны дымы Сучанского рудника, пирамидальные свечки-тополя Николаевки, ещё недавно богатые сады Новицкого. Там, в глубине Истории – средневековые городища и храмы, плоский силуэт горы Макарихи и сопки, сопки, сопки… Над всей долиной царит непостижимый Чандалаз – Чёртов утёс, внушая трепет своим величием и тайной веков. О нём надо говорить отдельно, в другой раз. И совсем за горизонтом далёкий, мистический Пидан (гора Ливадийская), первая из всех горных вершин надевающая снеговую шапку по осени.
Строки известного японского поэта Мацуо Басе наиболее точно отвечают моим мыслям:

Молитвословие
провозглашаю я
Под сводом лазуритовым
небес.

Нет храма для меня
иного.

Спускаюсь молча, сосредоточенно глядя под ноги. Надо суметь сохранить и понять всё то, что было со мной в этом благословенном месте. Впереди – „суета городов и потоки машин” как пел Высоцкий, повседневность. Словом-жизнь…